| |
|
|
МИХАИЛ ИВАНОВИЧ БУЯНОВ Д В О Е издана на средства автора
БУЯНОВ М.И.. Двое, М.: Издательство Российского общества медиков-литераторов, 2008, стр. 260
Это книга о жизни, но глазами психиатра. Она отталкивается от поездок в Германию, Индию и другие страны и, конечно, основана на громадном врачебном и житейском опыте автора. Как и все его публикации, и эта публицистическая, полна исторических и литературных примеров и обращена к массовому читателю. Автор - президент Московской психотерапевтической академии, председатель Российского общества медиков-литераторов, президент Российского общества друзей Александра Дюма. Он выпустил 85 книг, часть на иностранных языках, объездил около 90 стран, с 1962 года работает психиатром.
Набор С.И. Высоцкой © Буянов Михаил Иванович, 2008 ___________________________________________________
Сдано в набор 28.11.08 г. Подписано в печать 16.12.08 г. Тираж 180 экз. Заказ № 12, Формат 62 х 84 1\16. Условно-печатных листов 16,25 _____________________________________________________________
Издательство Российского общества медиков-литераторов 109280, Москва, Второй Автозаводской проезд, дом 4\5, Медицинский центр тел. 8-495-675-45-67, 8-499-158-13-28 сайт — www.m-buyanov.ru; www.mospsy.ru e-mail – sofja77@mail.ru
14 ИЮНЯ 2008 г.
На днях смотрел девицу 15 лет, отец у нее богач, ни в чем нет
отказа, живи да радуйся. Ан-нет: то неудачно влюбилась, то с мамой
поссорилась, то подруга не понимает, то учительница сделала
замечание. Девочка знала, что оно справедливо и сказано деликатно,
но гордость не позволила это признать, закусила удила: мол,
учительница голь перекатная, получает свои жалкие гроши, могла быть
сдержаннее, не унижать дочь капиталиста, пусть не самого богатого,
но уж куда богаче учительницы. А тут узнала, что парень, с которым
тайком подживала, оказался наркоманом и вроде бы даже болен СПИДом.
Расстроилась, конечно: стала злой, нервной, перестала учиться,
матери дерзила, с кулаками на Мать когда-то у меня лечилась, оттого и позвонила. Потому и проконсультировал дочь - обычно от отпрысков богачей бегу как черт от ладана: их проблемы меня обижают, ведь столько людей мучаются от несовершенства социальной жизни, а эти бесятся от сугубо биологических проблем: влюбилась, поссорилась, набросилась на мать - у распущенных девиц да еще в подростковом возрасте и не такое встречается. Врач, конечно, должен их лечить, если хочет, но никак не обязан это делать: пусть сами или с помощью родителей выпутываются из своих золотых сетей – психиатр имеет право презирать некоторых больных и уж тем более не любить их. У моего отца же, как и у всего его поколения, жизнь была сложной не из-за возрастных или каких-то биологических отклонений, а оттого, что пришлось пережить коренную ломку общественной жизни России: 1917 год, 1937, 1941-45, потом тоже было не проще. И как последний камень в их огород - распад СССР, распад, вызванный самим советским народом, распад, против которого не возражал ни один русский, а многие даже и не поняли, что произошло, распад, за который народ потом стал винить себя, понимая, какой Иудин грех он совершил по отношению к своей Родине, которую еще недавно спас от Гитлера: начались бандитские 90-е и воровские 2000-е - ужасные для народа и счастливые для разбойников. Отец был очень скромным человеком, всячески избегал показывать себя, выделять, говорил, что был самой малой песчинкой в океане, ничем не отличаясь, что были люди куда более достойные быть показанными миру. Самобичевания не было, но скромность была поразительная. Перед отъездом в США я случайно наткнулся на небольшую тетрадь с его воспоминаниями. Если точно выразиться, то это не воспоминания, а отдельные записи, эскизы, черновики, складного, последовательного текста нет, громадные периоды вообще пропущены, это скорее перечень некоторых запомнившихся эпизодов, в основном из детства, да перечисление, и то не всех, должностей. Тут нет размышлений, оценок, сравнений. К тому же писались они в 1980-ом, т.е. в разгар брежневщины, ког-да у людей его поколения, да и у более молодых, был силен страх обысков, арестов, жестоких наказаний. Люди его возраста привыкли держать язык за зубами, к тому же были воспитаны в очень здравом направлении: у них, например, не было раздумий о свободе, они были взрослыми, опытными, понимали, что свобода занимает лишь юнцов да взрослых инфантилов, ведь свобода это всегда для кого и чего и от кого и от чего. Только ненормальный хочет быть свободным от матери или отца, от друзей и женщин, от совести и чести. Если свобода это справедливость, то так и скажи. Другое дело, если Родине угрожает внешний враг, но это уж очень узкое понимание свободы. От отца я никогда не слышал о свободе, словно это понятие для него не существовало, он перерос его, вырос из подобных штанишек. Он, может, не столько понимал, сколько чувствовал, что созданы и дальше будут создаваться тысячи отличных произведений, прославляющих социальную справедливость и социализм как один из наименее дурных режимов - с моральной стороны. Но не было и не будет ни одного произведения, восхваляющего капитализм, его только критиковали и презирали. С 1991 года в России буржуазное правление, а что создано для здравоохранения, просвещения и культуры? Только уничтожается, но не сохраняется. Тем талантам, что еще остались в России, ничего не светит, если не уедут куда глаза глядят, где будут их ценить. Хотите выявить себя - бегите подальше от России; если не убьет зависть, подлость и пьянство, то это будет редчайшее исключение. Тот отец, который встает из его зарисовок, конечно, мой, но не тот, которого я знал в разные годы своей жизни, особенно когда самому перевалило за 50. Тогда я разговаривал с ним, расспрашивал, он старался давать полные ответы, называть фамилии, имена, должности, но в общем было видно, что для него все это несущественно. Как многие старики, он вспоминал не весь свой жизненный путь, а его начало, потому в его записках о детстве много, а о зрелости мало. Оно и понятно: в разном возрасте мы видим свою жизнь по-разному, на первый план выходит то одно, то другое, на одно смотрим через увеличительное стекло, на другое сквозь уменьшительное. Двое - это ты и другой, двое - это ты плюс другие да и весь мир, двое - это не только ты, но все твои родные, твои близкие и даже незнакомые люди. Ты один будешь лишь в могиле, а пока жив, ты всегда двое - с разными и по-разному, даже если полагаешь, что вокруг никого нет и ты один-одинешенек: всегда есть кто-то, кто вспомнит о тебе, позвонит, напишет. Короче говоря, живой человек это минимум двое, а чаще трое, четверо, пятеро... Говорить об одном человеке это всегда говорить о многих, все они нанизываются на биографию одного, сливаются с ней, пересекаются, соседствуют. Ты - это не один, а целый мир. Мой мир это не только то, что внутри меня, это то, что вокруг, это в конечном счете вся планета. Я и отец - это двое, но я без отца, а с другими тоже двое и много больше. Потому в своих зарисовках буду часто отходить от отца - ведь моя жизнь ни в коем случае не исчерпывается тем, что я его продолжаю. Я живу своей жизнью, многое в которой отцу, да и многим другим, не очень могло бы понравиться. Думая о своем отце и о его жизни, ловлю себя на ощущении, что мы одно целое, а не два разных человека, что это мы вместе прожили эти сто лет, что я продолжаю отца, доживаю за него то, что он не смог, вижу его глазами - ну и своими тоже - то, что ему не довелось увидеть. Он знал то, что было до меня, а я то, что случилось после его жизни. Отец не бывал в Азии и Африке, не говоря о США. Но очень интересовался этими местами, одно время задавал много вопросов о Гонконге - очень его привлекала эта замечательная территория. Спустя 13 лет после его смерти - день в день, я прилетел в Гонконг; одна из фотографий того времени помещена на обложке. Вместе с нашей армией отец дошел до Берлина; Польша, Венгрия, Германия, Австрия - больше стран он, кажется, не видел. После войны Львов, Станислав (Ивано-Франковск), Винница, Ульяновск, Полесск, Гурьевск, Калининград, в 1957-ом вернулся в Москву; после службы в армии больше никуда не ездил, кроме Крыма, Литвы и еще нескольких курортных мест. Несколько раз у него вырывалось, что хотел бы посмотреть США, но сразу же вспоминал, как в Вене наблюдал толпы американцев, торговавших: сигаретами, портсигарами, носками...- у них это называлось бизнесом, это слово отец произносил с презрением. Он не дожил до 1999 года, когда я стал по несколько раз в год летать в США - вначале в Чикаго, потом в другие города, там я лечил больных и читал лекции, фактически оказывал американцам гуманитарную помощь. Делал это из идейных соображений: они нас разгромили в холодной войне, внушили нашему народу, что лучше, чтобы СССР не был, чем был, они всячески позорили нашу психиатрию, обзывая ее карательной, плохой, недостойной цивилизованного общества, а в то же время приглашают именно меня, хотя и осуждающего своих темных и придурковатых соотечественников, но патриота, мечтающего улучшить свой народ. Поездки мои в США и другие страны это не только мой престиж, это и престиж советской детской - и не только детской - психиатрии, в развитие которой и я внес определенный вклад, психиатрии, которую после 1991 года новые власти усиленно разрушали, пока окончательно она не рухнула. Книга эта не о моем отце, но и о нем тоже. Она о жизни - реальной, а не придуманной, мне не надо развлекать других и зарабатывать этим деньги и успех, у меня все это есть благодаря медицине. После смерти отца я все чаще и чаще чувствовал вину перед ним: за то, что мало с ним говорил, не расспрашивал о его мыслях и делах, что занятый своим, я не мог ему уделять много времени. Все мы бренны и память о нас временна, она рано или поздно исчезнет - когда умрут наши современники. Остается лишь слово - не сказанное, а написанное. Этой книгой я делаю то в отношении отца, что не успел сделать при его жизни: это лишь заглаживание части моей вины перед ним.
КОГДА НАСТУПАЕТ БУДУЩЕЕ Оно наступает всегда и неизменно требует переоценки прошлого. Не обязательно отрицания, а уточнения, дополнения, исключения несостоявшегося, несбывшегося, надуманного. Взгляды ученых не стоят на месте, каждое новое поколение вносит исправления и уточнения в суждения предшественников. К тому же проявления душевных болезней меняются от более тяжелых к менее: экология ли тому виной, общая психологическая атмосфера, другие причины - тут мы не все еще знаем. И критерии диагностики тоже не стоят на месте. Потому пациенту, которому раньше запросто ставили эпилепсию или шизофрению, сейчас могут поставить совсем другой диагноз. Точно также не стоят на месте и суждения насчет творчества того или иного художника, обычно с годами к нему относятся более мягко, благосклонно, без ожесточения и, соответственно, без психиатрических диагнозов. Вон сколько при жизни ставили диагнозов Сальвадору Дали, а кто сейчас о них помнит? Или Сталину в горбачевщину-ельцинщину. Либо Гитлеру после самоубийства. Тиф или аппендицит во все времена остаются тифом или аппендицитом. Другое дело психические болезни - тут очень многое зависит от.......... В молодые годы я очень любил книги Поля де Крюи (1890-1971), он по профессии врач-бактериолог, служил в армии США в Первую Мировую, потом занялся научно-популярной литературой. В 1960-ом на русском вышла его книга «Борьба с безумием», очень меня тогда заинтересовавшая и сыгравшая некоторую роль в том, что выбрал профессию психиатра. Я ее конспектировал, многие страницы знал наизусть. Итак, что из себя представляют те 135 из составленного мною списка врачей-литераторов? Книги некоторых я читал, о некоторых узнал из энциклопедий и журналов. Среди них люди разных убеждений, большинство гуманные и мягкие, некоторые коммунисты, встречались и фашисты - Луи Селин (1894-1961), например; этот высокомерный мизантроп и антисемит очень пришелся по сердцу русским нацистам, которые из ненависти прощали Селину, что он француз, хотя внешне похож на еврея и псевдоним какой-то нетипичный для галла. Итак, в моем списке разные люди, но все врачи, некоторые очень недолго отдавались медицине, большинство всю жизнь. Все они занимались литературным трудом не от случая к случаю; те, кто редко и мало в список не вошли. Но как бы тщательно я не отбирал, все равно есть много спорных фигур. Вот, скажем, Кристиан Барнард (1922-2001), этот хирург произвел первую в мире пересадку сердца еще в 1967 году. Но какое отношение он имеет к художественной литературе? Ведь он только соавтор - одного-единственного художественного произведения - романа «Нежелательные элементы», 1974, созданного совместно с профессиональным писателем-неврачом. Больше доктор Барнард ничего не писал, кроме научных работ. Можно ли его включать в такой ответственный список? Не включил, хотя не уверен, правильно ли сделал. Но вот Луиса Мартина Сантоса (1924-1964), испанского психиатра, в список внес, хотя тот автор всего одного художественного произведения - романа «Время молчания», но он автор, а не соавтор. Очень хотелось внести в список Че Гевару (1928-1967), ему принадлежит несколько историко-публицистических книг - «Боливийского дневника», например. Но это не художественная литература. Нередко я затруднялся, к какой стране отнести того или иного персонажа. Например, Ибн Туфайль (Абубацер) родился в 1110 году в Испании, умер через 75 лет в Марокко. Всю жизнь прожил в Испании, но тогда она была частью арабского халифата, это не та Испания, что сейчас, то была арабская страна. Пришлось все равно отнести Абубацера к испанским врачам-литераторам, но я понимаю, что это очень условно. Во все времена многие получали полное или неполное врачебное образование, некоторые из них потом чуть-чуть занимались медициной, но много литературой. Я стремился вносить в список лишь тех, кто значительную часть своей жизни отдал медицине; как тот же Ибн Туфайль, который много лет прослужил личным врачом разных халифов. Держали его при сиятельных особах из-за того, что был искусным врачом. Австрийский врач и журналист Фриц Йенсен (1903-1955) много лет работал врачом в армии китайских коммунистов, потом был главным врачом Интернациональных бригад в Испании. Несколько лет редактировал газету австрийских коммунистов, опубликовал очерки о становлении коммунистического Вьетнама. Включать ли его в список? Но ведь он был журналистом, а не писателем. Потому не включил: у нас Общество медиков-литераторов, а не медиков-журналистов. Само собой, что путь в наше Общество заказан любым целителям, экстрасенсам, астрологам и пр., даже если они купили дипломы о медицинском образовании. Я как руководитель Общества очень строго слежу за этим да и за исполнением всех иных пунктов устава. В нашем Обществе сейчас около 50 членов, половина из них врачи. Их нет среди тех 135, о которых говорил, хотя некоторых надо включить. В нем, естественно, больше всего из России - 32 человека, на втором месте Англия и на Франция — по 12, американцев пять, по четыре из Австрии, Испании, Голландии и Германии, по три из Египта, Польши, Италии, Эстонии и Словакии, из Украины шесть человек. Да и в нашем Обществе есть иностранцы: по одному из Франции, Болгарии и Польши, двое из Германии. К сожалению, большинство членов нашего Общества - люди преклонных лет, молодежи мало. Итак, 27 апреля 1992 года было учреждено Российское общество медиков-литераторов, оно существует и сейчас и с каждым годом работает все активнее. Для меня же 27 апреля того года один из самых напряженных и тяжелых дней. 24-го в пятницу умер отец, документы удалось оформить быстро, но похоронить могли только в понедельник в 9 утра. Решили похоронить в могиле его тещи - моей бабушки: новый участок стоил очень много денег, да и не было времени на его оформление, потому пришлось пойти по проторенному пути. Стало быть, я должен был руководить похоронами, приехать домой на поминки, потом покинуть траурный стол, отправиться на заседание, там не показать вида, что у меня горе-дело есть дело, потом вернуться к погребальной трапезе. Так и получилось. Никто и не догадался, откуда я приехал и куда возвращаюсь. Отцу было почти 84 года. Когда он узнал о Беловежском предательстве, от потрясения ослеп: у него сохранился лишь один глаз, второй удалили, зрячий держался на честном слове, он и рухнул. Видно было, что отцу жизнь в тягость. Он часто спрашивал, как же так получилось, что Советского Союза больше нет, неужели ради того, чтобы свергнуть ненавистного М.С. Горбачева, либералы пошли даже на то, чтобы ликвидировать целую страну. Это не давало ему покоя. Потом случился инсульт, ствол мозга не выдержал. Когда кто-то умирает, всегда кто-то рождается. Погребли отца – появилось Общество медиков-литераторов. Это из того, что я знаю, многого же не ведаю. На обложке помещена самая последняя фотография, когда семья вместе, фотографировал я, потому меня нет. Через 22 месяца умерла мать - без отца ей было очень тяжело. Остались мы с сестрой. Она кандидат медицинских наук, преподает в РУДН. Пока она есть для меня, а я для нее, мы двое, но и это не вечно. Так устроена жизнь, что круговорот в природе не прекращается: как мы пришли - так и уйдем. Рано или поздно. Но пока это не случилось, должны много и творчески работать - и потому будем живы.
|
